Мне на рунах гадал сумасшедший старик.
К нему друг мой привёл, чтоб надежду мне дать.
За окном дождик лил и рычал чёрный пёс.
Дед костяшки бросал и качал головой:
«Ты и там, ты и тут. Не пойму ничего!
Здесь в Лазури душа, тут в зубах Потьмы Чёрной».
Я смотрел колдуну в мутный лёд его глаз,
И сбиваясь с дыханья, ему, что-то сказал.
Дед не взял подношенье, проводил до крыльца:
«Я не знаю, что будет, да тебе и не надо.
В тебе много всего, с этим жить не легко».
По дороге домой мы молчали в раздумьях,
Я пытался понять старика и себя.
По дороге домой мы забыли свой путь.
И машина внезапно ослепла на глаз.
Дождик падал в окно, мы летели с моста.
Чёрный пёс на пути под луною стоял…

Вопросы? Есть предел вопросам.
Идёшь, молчишь, живой пока.
Какая пепельная осень.
Какая едкая тоска.

Стихом, простым, как деревяшка,
в холодных сумерках стучишь.
Напиток крепкий в плоской фляжке
отравы добавляет лишь.

Сирена скорой взвыла. Смолкла.
Да, только наблюдений ряд.
Плевки, стеклянные осколки.
Всё то, о чём не говорят.

Дверь закрою и выключу свет.
Меня нет. Меня в комнате нет.
Не стучи и не мнись у двери.
Просто так в тишину говори.
Говори, говори, это важно.
Нет меня, есть замочная скважина.
И слова твои лучше ключа –
Только свет, заходя, не включай.
Лучше так, лучше шутки и смех
В темноте, лучше радовать тех,
Кто приходит сюда по ночам.
Не ищи меня, свет не включай.
Эта комната, сросшись со мной,
Стала общей, почти проходной.
Незаметной, как лишний пробел.
Эта комната рада тебе.
Пусть ты тоже пройдёшь, так случится.
Не стерпев, заскрипят половицы.
Пусть по ним, как по глади воды,
Ты пройдёшь и оставишь следы.
Лучше так, лучше шёпот шагов
И потом никого, никого.
Легче так – ни вины, ни печали.
Только свет никогда не включай.

Стихов ещё с десяток накропав,
покинуть этот город по-английски,
лишаясь рода, племени и прав,
забыв любимых, любящих и близких,
махнуть куда-то, к чёрту на рога.
(Пускай, там тоже суетно и шумно.)
Не воспевать иные берега,
а просто жить. Нелепо и бездумно.
И боле никого уж не искать
средь кабаков и парковых беседок.
Быть точкой на листе. Существовать...
Ну, может быть, увлечься напоследок
шизофреничкой в перьях и шелках.
О ней писать с невыразимой грустью...

И вздёрнуться на собственных шнурках
в каком-нибудь уютном захолустье.

Впереди горизонт
и снегов очевидная талость
перед линией этой,
условной границей, чертой,
порождает такую, забытую богом, усталость,
что, как вкопанный, встанешь и взгляд — ошалелый, чудной
устремляешь туда, где чуть слышные всполохи света
беспричинно ласкают сосновую, гулкую медь,
иллюзорен рубеж
в осознанье
душа-непоседа
созерцать продолжает,
а может быть просто — смотреть
на всё то, что когда-то казалось мученьем и пыткой:
эти сосны, река и холмистость её берегов,
через час или два появляется в воздухе — нитка —
золотая прожилка, скрепленье соседних миров.
И теперь горизонт — никакая уже не граница,
а всего лишь — фрагмент бесконечно другого пути...
Одиноко стоишь, как на белом листе — единица
и сто тысяч нулей ты способен уже обрести.

У пустоты особый звук.
В нем шепот встреч и звон разлук,
В нем дребезжание обид,
И стон, когда душа болит.
И скрип заржавленных потерь
И завывания в метель,
Часов сердечных перебой
И вечный спор с самим собой…

(из цикла *Чёрные Блюзы*)

стук ботинок по питерской мостовой
звук особый как тайный пароль в мир иной
толь из этого звука на свет я родился
или же
это уже после смерти моей чистилище

может быть то и другое - разница не велика
но не знал я что вечности тьма так гулка́
так отчётливо эхо .литой бесконечности
но на ощупь здесь нет вещей
ощущения те ещё

от чего отражается звук?
отчего отражаюсь я?
обретение тени небытия

в Книге Судеб рисунок
не буквенная череда
я бредущий по Питеру навсегда

Скользкий февраль опустился на город,
Виснут над нами тяжелые тучи.
Дом мой простужен, на улице - холод,
Воет за окнами ветер тягучий.

Я, замотавшийся клетчатым пледом,
Томно и дымно грущу у камина.
Ум наполняется медленным бредом:
Год 23-ий, февраль, середина.

Когда закончится коньяк,
я выйду из дому, печален,
и дрогнут крылья за плечами,
но не расправятся никак.

И направляясь по кривой,
я закурю с привычным вздохом...
Да. До "К. Б." придётся пёхом.
А впрочем, чёрт с ним. Не впервой.

Почитаю, отложу,
После снова почитаю.
В тихом доме обитаю,
Чем безмерно дорожу.
В доме тишь, а за окном
Снег задумчивый летает.
Вечность дни мои листает,
Как рука старинный том...