пусть судьба-фраерок ставит палки,
в колесо каждодневных хлопот.
я поклонник корейского панка
и под снегом ищу серый лёд.

ты сказала - я больше не нужен,
ты сказала, что лучше одной.
долгий путь через сотни подружек
к одиночеству кружки пивной

я прошёл не взирая на скорби,
мне теперь по колено моря!
зажимая блатные аккорды,
я пою. жаль что песня хуйня.

...обиды прожиты, упрёки позабыты.
и след ноги, оставленный в грязи
покрыла пыль - прислужница часов.
всё так же хамовата продавщица,
всё те же рельсы гонят вдаль трамвай.
всё те же лето, осень и витрины
на староневском, как бы говорят,
что человек и все его проблемы,
смешат богов и развлекают вещи...

Россия дремлет в меркнущем овраге
у дамбы на изломе января.
Мелькает снег из резаной бумаги
в лимонно-жёлтом свете фонаря.

Ночь не нежна, она груба, как выкрик,
полным-полна сосущей пустоты.
Ложись в снега, укройся ими, выспись,
забудь, кто ты,
забудь врагов — им вскоре будет пусто,
забудь друзей по счастью и беде.
По гулкой черноте шагает путник
в заснеженное русское нигде.

Вертинский спит. В холодном лазарете
клубится недоступная весна.
Я напишу на голубой комете,
как на ракете:
«Дальше — тишина!»

стучало сердце, я не открывал -
тем кто стучит, я в принципе не верю.
приходит март, кончается февраль,
а значит дни становятся длиннее.
а значит скоро солнцу плавить снег,
а нам с тобой опять учиться плавать.
а помнишь сны, что снятся по весне?
сплошная пошлость! сладкая отрава
для всех неизбалованных умов,
что ищут рай у ангела под юбкой,
свобода, умножаясь на любовь
становится нулём, точнее шуткой,
где вместо "я" повсюду ставят "мы"
и строят коммунизм в кредитной двушке.
стучало сердце. тёмные углы
ума шептали: открывать не нужно.

Ветра нет, а ель трясёт ветвями.
Это Солнце придумало нас с вами.
А в Казахстане, было дело, знал пацана.
Его придумала ночью Луна.
Ветра нет. Ели нет и в помине.
Только голос слыхать в ледяной пустыне.
Мы, как сорго аллепское,
Колосками уходим ночью.
Чтобы ждать и молчать
Да зёрна бросать на незримую почву.

Раз в году, 19 декабря
Мёртвым поэтам разрешают
Полетать за поездами.
А у нас на столе грузди
Со морозными звездами.
Силюсь прочитать что-то из небесного букваря,
Спотыкаюсь на эфиопской букве Хаут.
Засыпаю и с теми, кого уже нет,
За столом выпиваю немного красного.
Но больше уже ничего не могу сказать,
Кроме глухого глоттального щелевого согласного.

Поперек руки талисман тайги,
Поперек дорог – Таганай.
Вдоль большой реки от себя беги,
Догоняй меня, догоняй.
Где рябины в рост, и рыбешки в пост,
И медведи идут на вы,
И таятся тени падучих звезд
В колыбелях густой травы,
Скорый поезд мчится на Уренгой,
Желтым светом зверье слепит,
Не глуши вино пополам с тоской,
Ляг на мшаник и просто спи.
Спи под злые песни великих рек,
Головой привалясь к сосне,
Утопи в болоте невольный грех,
Пусть его похоронит снег...

мою тень на асфальте
смоет холодный дождь.
и финальная мантра
сольётся с ударом капель.
что писало перо,
беспроблемно разрежет нож.
что не примет земля,
то придавит посмертный камень.
сохрани эти мысли в столе,
где хранишь пистолет.
и усвой наконец -
миром правят не люди, а числа.
это может помочь,
если серце решит заболеть.
и однажды спасёт от тоски
или самоубийства

«бЫтиЕ — (подъём) — избЫтие» арх. Евфимий

в условном наклонении избы
где воздух тих и вещи бесполезны
Премудрость утверди свои столпы
и защити избранников от бездны

в Её распоряжении чертог
купель остановившихся событий
не то что я избыть ещё не смог
но то, что мною не было избыто

2015

В городском саду, смеясь
лезем на ворота.
Сколько лет купалась грязь
в сапогах и ботах?

Сколько лет жестокий мир
терся об подошвы?
Я — и жертва, и кумир,
и подобье Божье.

2002