Рассказ

От переводчика

Маргерит Юрсенар (этот псевдоним является анаграммой её настоящей фамилии де Крайенкур) родилась 8 июля 1903 года в Брюсселе, а умерла 17 декабря1987 года в США на острове Мон-Дезер, расположенном в штате Мэн, на востоке страны, где в деревянном доме, названном ею “Маленькая забава”, она провела последние сорок лет своей жизни.

Одна из наиболее выдающихся французских писательниц, М. Юрсенар в 1980 году стала первой женщиной, вошедшей в когорту “бессмертных”, — была избрана членом Французской академии, что сопровождалось, в частности, традиционным вручением шпаги.

Критики называли её “женщиной-островом”, а также “самым большим писателем XVII века, живущим сегодня”. В поэтическом сборнике “Огонь” (1974) она писала: “Одиночество… Я не верю так, как они верят; я не живу так, как они живут; я не люблю так, как они любят… Я умру так, как они умирают”. А устами римского императора второго века, медитирующего о войне, о власти, о тщете, окрашенной грустными тонами античной чувственности, и, конечно, о смерти, она выразила своё художническое и человеческое кредо: “Я чувствовал себя ответственным за красоту мира”.

Двадцатое столетие редко удостаивалось внимания писательницы, но накануне последней мировой войны из-под её пера вышел роман, посвящённый борьбе с большевизмом в Прибалтике в начале 20-х годов (“Le Coup de grвce”).

Все произведения М. Юрсенар, включающие в себя, кроме романов и новелл, три книги мемуаров, театральные пьесы, стихи, эссеистику и переводы, опубликованы в парижском издательстве “Галлимар”. Самый известный её роман (вызвавший при своём появлении восторженный отзыв Томаса Манна) “Воспоминания Адриана” был опубликован в русском переводе в начале 80-х годов.

Новелла “Как был спасён Ванг-Фо” вдохновлена древнекитайской даоистской легендой и открывает сборник “Восточные новеллы”, вышедший впервые из печати в 1938 году. Данный перевод был первым на русском языке. С разрешения издательства “Галлимар”, он появился сначала в парижском еженедельнике “Русская мысль” и в том же году — в московском молодёжном журнале.

Читателю “Зарубежных записок” предлагается обновлённый вариант перевода, специально подготовленный для этого издания.

Александр Радашкевич

Старый художник Ванг-Фо и его ученик Линг брели по дорогам царства Хань.

Они медленно продвигались вперёд, поскольку Ванг-Фо останавливался ночью созерцать звёзды, а днём — полюбоваться на стрекоз. Они были налегке, поскольку Ванг-Фо любил образы вещей, а не сами вещи, и ни один предмет на свете не казался ему достойным того, чтобы его сохранить, кроме кистей, баночек с лаком и тушью, свёртков шёлка и рисовой бумаги. Они были бедны, поскольку Ванг-Фо отдавал свои работы за миску пшённой каши и гнушался денег. Его ученик Линг, согнувшийся под тяжестью набитого набросками мешка, уважительно горбил спину, будто подпирая небесный свод, поскольку в глазах Линга этот мешок был наполнен оснеженными горами, весенним половодьем и ликом летней луны.

Лингу по рождению не было предназначено скитаться по дорогам со стариком, пытавшимся овладеть рассветом или запечатлеть сумерки. Его отец занимался обменом золота, а мать была единственным ребёнком торговца нефритом, который, прокляв её за то, что она не родилась мальчиком, завещал ей всё своё богатство. Линг вырос в доме, где достаток оберегал от превратностей судьбы. От такого тщательно законопаченного существования он стал пугливым: боялся насекомых, грома и лиц покойников. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, отец выбрал ему невесту, очень красивую девушку, поскольку мысль о том, что он осчастливит сына, утешала его в том возрасте, когда ночь годится лишь для сна. Жена Линга была хрупкой, как тростинка, ребячливой, как молоко, сладкой, как слюна, и солёной, как слёзы.

В Балтиморе вторые сутки шел дождь.

Было 8:15 вечера и людей на улицах практически не было. То есть в Штатах на улицах пешеходов вообще никогда не бывает много, если конечно, вы находитесь не на Манхеттене в Нью-Йорке, а где-нибудь на периферии. Местные жители предпочитают не ходить, а ездить, и даже если кому-нибудь надо выскочить из дома за сигаретами в киоск, расположенный через два дома, абориген в майке и тапочках залезет в тачку, тщательно настроит радио и, высунув локоть в окно, со скоростью 20 км/час важно проедет 100 метров до киоска, припаркуется (обязательно прямо напротив входа), вырубит радио, закроет окно, заглушит мотор, вылезет, врубит сигнализацию и, почесывая брюхо, проследует в магазин покупать сигареты. Обратно – то же самое, только в обратном порядке. И все это только для того, чтобы не ходить пешком. Когда я впервые попал в Пендосию, я не сразу просцал эту особенность американского населения и, определив по карте, что от гостинницы до ближайшего паба идти не более двух километров, просто вышел и попер пешком. И сразу обнаружил странность: тротуара просто не было в наличии. Мне пришлось идти по обочине дороги и проезжавшие мимо меня водители ошалело мигали мне фарами, сигналили, а самые сердобольные останавливались и предлагали подвести. Я вежливо отказывался и этим повергал американцев в еще большее удивление. После этого случая я понял, что, для того, чтобы не выделяться из толпы, везде и всегда нужно ездить на тачке, даже если требуется посетить общественный сортир, находящийся через дорогу, а для того, чтобы развернуться, нужно проехать две мили в каждом направлении.

Так что на американских улицах много народа никогда не бывает. Но в этот раз не было и машин. Народ сидел по домам и ехать в дождь никуда не собирался. Я вел взятый на прокат Шевроле по пустым улицам Балтимора, аккуратно останавливаясь на светофорах и в соответствии с указателями, так как свободного времени было дохуя, а с местными ментами разговаривать совершенно не хотелось. Зато очень хотелось спать: это в Балтиморе было 20:15 по местному времени, а там, откуда я прибыл, было уже 15 минут четвертого ночи и организм, отрубаясь, конкретно посылал сознание нахуй. Кроме того, я был довольно сильно измотан трехчасовой перебранкой с руководством фирмы-поставщика, весь смысл которой заключался в том, что мне нужно было оборудование, работающее от сети 220V, а они мне втирали, что их стандартная продукция работает от 110-ти, и если меня это не устраивает, то я могу где-то в другом месте закупить трансформаторы. И только тогда, когда мне надоело толочь воду в ступе и я начал употреблять в дискуссии такие выражения, как «the your fucking American voltage», «listen here, you little shitty motherfucker» и т.д., местное руководство несколько смягчило свои позиции и согласилось, отодвинув срок поставки на месяц, заменить блоки питания в закупаемой мной продукции на работающие от напряжения 220V, и это несмотря на то, что они стоят на полтора доллара больше, а договор о поставке давно уже подписан. В принципе меня это устраивало, но настроение было испорчено безвозвратно...

Делать было абсолютно нечего. В гостинницу ехать явно не хотелось. Я знал, что если я прилягу на кровать хоть одной половинкой жопы, то вырублюсь практически моментально, а это значит, что продрыхнув всю ночь, завтра сразу после пробуждения мне опять придется возвращаться к этим ебущим мне мозги америкосам, а этот момент мне хотелось оттянуть настолько, насколько это было возможно...

Монолог. Перевод с немецкого Л. Бухова

Все сценическое пространство задрапировано черной тканью и совершенно пусто. Под потолком ярко светит голая лампа, без абажура. В углу стоит мужчина лет пятидесяти пяти, скромно одетый. В руке у него пистолет, он взводит курок и подносит пистолет к виску.
МУЖЧИНА. Сейчас я сосчитаю до тысячи и покончу с собой.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
(Пауза. Он смеется.)
Как только я досчитаю до тысячи, я застрелюсь.