Жил-был в Дании Питер Фройхен (иногда его называют Петер Фрейхен). Родился в 1886 году, мама у него была датчанка, а папа - юрист... То есть, ошиблась: добропорядочный еврейский бизнесмен.
Мальчик вымахал большенький, двух метров ростом. Еврейский папа надеялся, что сын пойдет по его стопам, и станет изучать финансы. Но Питер поехал в Копенгагенский университет, посмотрел на это вот все, и говорит:
— Ну на хуй, тоска такая, пойду в медики, там хоть на трупы в анатомичке посмотреть можно.
— Что ж, — отвечает папа, — Тоже хорошая профессия. Может, дантистом станешь или проктологом. Без куска хлеба не останешься: зубы и жопа есть у всех.

Однако через два года Питер окончательно заскучал, даже трупы его не утешали. Он бросил универ, и в 1906 году со своим другом Кнудом Расмуссеном отправился в Гренландию. Тогда были в моде арктические экспедиции.
Прибыл Питер в Арктику, обрадовался.
— Вот это, — говорит, - по мне. Сотни километров ледяных просторов, народу мало, свобода, короче!

Увидел инуитов, один из эскимосских народов, и обрадовался еще больше.
— Вот это настоящие люди! Глянь, Кнуд, как они тут выживают, во льдах-то!
Два года датские викинги провели среди инуитов. Питер так влюбился в них, что изучил язык, обычаи, научился строить иглу, охотиться на моржей и тюленей.

Через два года закончилась жрачка.
— Поехали домой, — предлагает Кнуд.
— Не, ты вали, и возвращайся с припасами, а я еще тут отдохну, мне понравилось, заебатый куророт, — отвечает Питер.

Расмуссен уехал, а Фройхен решил испытать себя на выносливость, и свалил от инуитов. Жил один почти два года, добывал еду охотой. Однажды увидел его белый медведь, слегка охуел и принял за моржа. Из-за усов, наверное. Стали они драться, Питер медведя замочил. Сшил себе из него шубу, гордый такой. А тут Кнуд возвращается с хуевой тучей провианта и всего такого.

— Я на своей шкуре испытал, как тяжело быть инуитом, — говорит Фройхен. — Давай им что ли магазин откроем.
Открыли они факторию, с товарами первой необходимости: продукты, оружие, горючее. Выменивали их на пушнину, причем давали хорошую цену, а вовсе не наебывали местное население. В факторию потянулись поставщики товара, другие арктические экспедиции, стала она перевалочным пунктом для полярников.
— Вы почему эскимосов не наебываете? — удивлялись приезжие.
— Мы вам не миссионеры, — сурово отвечал Питер, и показывал кулак.

Связываться с двухметровым чуваком, наряженным в шкуру белого медведя, никто не хотел: все полярники вели себя с инуитами прилично. А Питер женился на инуитке по имени Мекупалук. Очень любил ее, на руках носил, буквально. Жена родила ему сначала мальчика, назвала Мекусак Аватак Игимакссусукторангуапалук. А потом девочку, с нежным именем Пипалук Еттэ Тукумингуак Касалук Палика Хагер
— Эм… Ну чо, заебись имена, — сказал Фройхен. — Главное, простые и понятные.

Как-то повез он жену с детьми в Копенгаген.
— Что-то жарковато тут, — сказала Мекупалук. — И почему-то никто не хочет обращаться с нашим детям по имени. Невежливые датчане какие-то.
— Да уж, — нахмурился Питер. — Еще толпа везде, а мясо живет в супермаркете. Ну нахуй, поехали обратно.

Так и жили: Мекупалук растила детей, а Питер торговал с ее земляками, мотался по арктическим экспедициям. Опроверг, например, гипотезу американца Пири о том, что на севере Гренландии есть пролив.

Все было бы заебись, но жена его умудрилась подхватить грипп-испанку. И после 10 лет счастливой семейной жизни умерла.
Фройхен погрузил ее на сани, повез в местную церковь, к священнику из миссионеров, чтобы похоронить на церковном кладбище.

Вам когда-нибудь приходилось страдать от нашествия книжных червей? Лично я всерьез натерпелся от выходок этих разбойников. Не знаю почему они так польстились на мои книги, но только всего за один месяц от моей огромной библиотеки почти ничего не осталось. Черви оставляли нетронутыми обложки книг и даже их страницы, но поедали все буквы. В итоге из обладателя шикарной библиотеки я превратился в обладателя шикарной свалки пустых, как сознание буддиста, листочков. Черви ели все без разбору: романы Достоевского, пьесы Чехова, стихи Лермонтова. Они ели и ели, ели и ели, не гнушаясь даже такой сомнительной литературой, как «Американская мечта» Нормана Мейлера и «Назову себя Гантенбайн» Макса Фриша. Мне хотелось рвать на себе волосы. С каждой секундой книг у меня оставалось все меньше и меньше. Я совершенно не знал, что мне делать. Купить специальный аэрозоль от червей? Отравленные книги? Все эти действия казались мне бессмысленными, я не верил в счастливый исход. Но… внезапно поедание книг приостановилось. Черви перестали грызть мое интелектуальное имущество. И вроде бы даже затихли. Не было более слышно ни звуков поедания букв, ни звуков ныряния в новую книгу. И я уже почти совсем успокоился, как вдруг услышал странное монотонное пение. Несколько минут я не мог понять, откуда оно доносилось, а потом подошел к уцелевшей части своей библиотеки и сразу все понял. Пение, бесспорно, шло из книги Карлоса Кастанеды «Сказки о силе». Я осторожно подошел к ней ближе, взял в руки, открыл и… увидел расположившихся между страницами книжных червей. Все они сидели в позе лотоса и напевали шаманские мантры.
— Что… что вы делаете? — заикаясь, спросил я.
— Следуем Пути Воина, — ответил мне червь с белоснежною бородой.
— Да здравствует дон Хуан! — заорали все остальные. Я поспешил закрыть книгу и удалиться.
С тех пор книжные черви живут у меня в книге Кастанеды и следуют Пути Воина, а я радостно наслаждаюсь уцелевшей частью своей библиотеки. Такая вот история, дражайшие книголюбы!

Автор родился в 1982 году в Краснодаре. Член Союза Писателей Москвы.
Лауреат международного литературного конкурса "ЗлатенКан".

МИГ
С террасы ресторанчика открывался вид на море и Тель Авив. Это было странно. Сидеть в старом городе и смотреть на высотки современного мегаполиса. Тут, как нигде, чувствовался разрыв во времени. Словно два разных мира через тонкую грань, два разных времени, две разных жизни. И единственной связующей нитью было море. Оно, казалось, существует между. Сколько видело и сколько увидит. Даже не жизней. Цивилизаций. С высоты холма мне открылся действительно прекрасный город. Впервые за эти две недели он казался прекрасным, красивым, величественным. Но не моим. Кто кого не принял — я не знаю. Я - Тель Авив или Тель Авив - меня. Я выпадала из его уравнения, как абсолютно чужеродный элемент. Сегодня он восхитил меня, заставил увидеть свою несовершенную, но тем не менее, притягательную красоту. Бело-голубые морские волны, вылизывавшие желтые песчаные пляжи. Синие стрелы стеклянных небоскребов и охристые камни старого города. Все это пребывало в какой-то странной гармонии. Это был тот миг который хотелось остановить.

ВЗГЛЯД
Ключ щёлкает в замке два раза, толкаю дверь. Чемодан, скрипя натруженными колёсиками, переползает за порог. Ищу
выключатель. Вспыхивают диодные лампочки, наконец, позволяя рассмотреть комнату. Бело-серая симфония, блин. Серый
плиточный пол, белые оштукатуренные стены. Серый диван, серая барная стойка и кухонный уголок. Глазами выхватываю белый
холодильник в нише и белую микроволновку на столе. Даже чайник, поблёскивая серым стальным боком, идеально вписывается в
это безликое окружение. Маленькая спаленка за сдвижной дверью. Конечно, тоже белая. Встроенный шкаф, белые полотенца на
белом покрывале. Обхожу свои владения. Глаз отмечает сколы на дверцах, потёртости на стенах. Следы пребывания здесь
бесчисленного множества безликих постояльцев. Гимн концерну Икея. Мебель, кухонные принадлежности. Я словно попала в
икеевский магазин. Это странным образом успокаивает. Дома я тоже окружена Икеей. Но не безликой. С множеством личных
маленьких мелочей, яркими пятнами и разбросанными игрушками... Дом обжит и наполнен светом. А гостиничный номер похож...

Человек бежал по глубокому снегу. Точнее, это была уже имитация бега. Ноги по колено покрылись ледяным панцирем из смёрзшейся снежной крупы. «Остановиться бы, отдохнуть» - эту робкую мысль развеивал звонкий собачий лай, висевший в морозном воздухе на границе слухового восприятия. Те, кто шёл по следу, имели фору в силе и скорости. Человек же был измождён и измотан. На смуглом скуластом лице под налётом инея темнели пятна морозных ожогов, трёхдневная щетина превратилась в небольшую снежную бородку.
« Замёрзнешь здесь, на хрен, - тоскливо подумал беглец, мрачно глядя на царящее вокруг снежное великолепие. – Вроде, где-то должна быть заимка. Там харчи и топливо. Там можно было бы отсидеться. Но собаки не дадут уйти. Да и где эта заимка? Бурый знал, но он вчера не проснулся после ночёвки в снегу».
Эти безнадёжные мысли сломали внутри какой-то стержень, и ноги разом согнулись, словно подрубленные в коленях. Человек упал спиной в сугроб, безнадёжно глядя вверх на чуть светящееся между верхушек елей северное небо. Так, лежа на спине, он достал из кармана полувысыпавшуюся «беломорину» и сплющенный коробок спичек. Прикурив, беглец выдохнул столбик дыма в морозное безветрие.
« Поймают, небось, возиться не будут, – шевелились прихваченные морозом унылые мысли, - Что они меня до лагеря на себе попрут что ли? Сактируют на месте и все. Так что по любому кранты – от мороза или от вертухайской пули. Когда с Бурым уходили в рывок, все казалось ясным и понятным. До заимки двое суток ходу, там отсидеться недельку и двигать на большую землю. Но что-то с самого начала пошло не так. Видать, покинул нас азартный воровской фарт».
Рядом раздался хруст снега. Беглец скосил глаз и увидел между деревьев рослую человеческую фигуру в тулупе. Лица было не разглядеть в наступающей тьме, только объёмная борода угадывалась по контуру головы. Рядом с лесным незнакомцем стоял огромный лось. « Дед Мороз, - с неожиданной в таком положении внутренней усмешкой подумал человек в бушлате, - замерзаю что ли? Всякая ерунда блазнится».
- Ты кто, паря? – густой бас пришёл извне, пробуждая сознание, как пароходный гудок сонную тишину реки.
- Беглый я, - еле слышным сиплым голосом прошелестел упавший, отбросив в сторону окурок - Спаси, братское сердце. Бродяги добро помнят. Выйду на волю - расплачусь.
Лесной бородач подошёл поближе. Теперь стало ясно, что это ещё не старый, рослый мужик в длинном тулупе, меховой волчьей шапке и огромных рукавицах. Ручной лось стоял неподалёку, брезгливо дёргая ноздрёй на табачный дым агонирующей в сугробе папиросы. Силой бородач обладал явно не дюжинной, потому что легко поднял беглого зека за отвороты бушлата, держа его в вертикальном положении почти на весу. Из густой бороды смотрели внимательные глаза. Беглец выкатив зенки, попытался придать своему плутоватому лицу максимально честный вид. Зрительная дуэль продолжалась с четверть минуты. Наконец, таёжник отвернулся и, утвердив зека в вертикальном положении, приподнял ухо пышной шапки.
- Собаки идут. Далековато ещё. Ходу по такому снегу на пару часов. Не убивец?
Неожиданный вопрос не застал зека врасплох:
- Были, конечно, случаи, в драке, да пером. Может, и порешил кого невзначай. Но так, чтобы невинно убиенных...
Бородач видимо принял решение и кивнул.
- Ладно. Лезь Ваньке на спину. Подожди. Давай, я лучше тебя положу поперёк, тут ехать недолго, потерпишь.
Лось, которого, оказывается, звали Ванька, недовольно прянул ушами, но непривычную поклажу стерпел. Таёжный житель аккуратно подмёл все следы еловым лапником, вернувшись по следам беглеца как можно дальше. Затем свистнул лосю. Тот подошёл, оставляя в снегу одинокую цепочку следов. Бородач несуетливо и аккуратно взгромоздился в некое подобие седла на лосиной спине, и, затерев последние отпечатки своих ног, направил лося в чащу. Сняв шапку с головы зека, он отбросил её в сторону противоположную избранному направлению.
- Ну, Бог даст, не найдут.
- Кажись, нашли, - сержант в полушубке пошевелил лыжей снег у закоченевшей руки. – Теперь подождём наших с санями. Надо и этот труп начальству предъявить. Отбегались, урки. Где-то он шапку потерял? Вроде, по следу шли, не видели. Садись, Куркагир, покурим.
Невысокий коренастый боец с азиатской внешностью, примяв снег лыжами на подобие кресла, сел прямо в сугроб. Автомат он бережно передвинул на грудь. Две громадные овчарки сели рядом, внимательно заглядывая в лица своих проводников. Задымили сигаретки, повисла тишина, прерываемая только поскуливанием собак.
- А вот скажи, Куркагир, отчего у всех замёрзших лица такие довольные? – спросил через некоторое время сержант.
- Синкен приходит, дух охоты, – задумчиво ответил эвенк. – Он большой, ездит то на лосе, то на медведе. Мой этыркен – дедушка – рассказывал, что каждый его по разному видит. Эвенк – эвенком, русский - русским. Когда он уводит с собой душу охотника, тот радуется. Впереди большая охота, много дичи, поэтому улыбается.
- Говорил же тебе сто раз, темнота, что нету никаких духов, – хмыкнул сержант. - Недавно же политзанятия политрук проводил. Смотрю, лось вокруг него натоптал. Хорошо росомаха не нашла, а то бы и предъявлять было нечего.
Куркагир, покосившись на учёного сержанта, ничего не ответил, а лишь затянулся табачным дымом. Он-то твёрдо знал, что это следы верхового лося духа Синкена, уносящего души охотников в места вечной охоты.

Автор --> бард, поэт, журналист, писатель, врач.