Дождь, шуршащий в птице, как Китай
то чихнёт, то спрячется в сарай –

смотрит в тонкое окошко старика,
чья немеет левая рука.

Свет переплывает его плоть
и в ладонь прозрачную берёт,

перепробивая его твердь
сумрачную, как автобилет.

Растворив калитку, место, склон
он стоит теперь со всех сторон –

дождь кипит, смыкается в лицо,
занимая место не своё.

И собака бога своего
ловит в луже, скрученной в щеглов.

Вот их развернулся полый жгут
в место, возвращённое, как путь.

Что тяжелее света
здесь остаётся [здесь
паузу делай для вдоха,
чтобы развидеть лес,

слышать, как стекленеют
воды на небесах
там, где горчат по двое
радость и смерти страх].

Всё бы забыть и ветви
раздвинуть, как ад и рай,
паузой [в небо метишь]
что из земли собрал.

текст [перечёркнут]
ласточкин хвост подсекает следы
вынимая свет из них,
как из воды,

где стучит машинка
и к пятке припав карась
для неё чертит глину,
или же чуда вязь

разгадаешь чудо
и текст [перевёрнут] молчит
и внутри у него
потеря [как стыд] горит

Тронь спицы воздуха и пряжу птиц – полёт,
как шарф, они соткут из неба ожиданьем,
где обжигают человека плод
орущий, мокрый. Это бы камланье

листва запомнила б, но не было листвы –
лишь шелест и огонь, и полый ветер,
в котором человека плот несли
невидимые ангельские петли.

Скрипело время в нём сверчком, как ключ,
приподнимался, сквозь лицо Отца, без гнева
похож на ад и рай, и снега плющ,
ушедший человек, себе связавший небо.

неочевидный человек
идёт по снегопаду Бога –
его молчанием одет
от края выдоха до вдоха
чужим дыханием он полн
в пальто его ключи щебечат
и тычет Бог в ладони нос
невидимый бесчеловечный