На птицу серую, уставшую в полёте,
Похож вечерний час, когда душе и плоти
Милей всего тоска о прошлом, о былом.
И расплывается за призрачным окном
Неясный абрис крыш, и вечный шум Парижа
Рождает тишину, она плотней и ближе,
Хотя доносятся то отзвук песен, то —
Пунктиром в сумерках — далёкое авто.
Приходит час, когда, чтоб обмануть печали,
Достаточно того, чтоб где-то зазвучали
Шарманка, или смех, или собачий лай,
И то признание — пропасть ему не дай! —
Ещё звучащее… Но в сумраке всегдашнем
Страшней всего, что день прошёл —
и стал вчерашним.