Пока храпят седые сторожа,
банкиры, проститутки и поэты,
на небесах, посудой дребезжа,
заваривают будущее лето;

и некто, чьё лицо не разглядеть,
себе под нос насвистывает песню...
Кипит вода, поблёскивает медь
и стелется парок по поднебесью;

а он бормочет что-то о весне,
пахучие размешивая травы...

Снегов последних сбрасывая траур,
земля трещит
и корчится во сне.

Жизнь по каёмке сколота,
Слепнут глаза потухшие.
Всё же молчанье – золото,
Если никто не слушает.

Много страниц написано,
Каждая – как последняя.
Тот, кто грешил эскизами,
Передал всё наследникам.

Стало плохим хорошее,
Белыми стали вóроны.
Будущее и прошлое
В разные смотрят стороны.

Откроешь холодильник,
там земля,
откроешь шкаф, и шкаф
землёй набитый,
в карман полезешь,
и в кармане брюк земля,
и не отыщут пальцы
сигареты.
Начнёт тошнить, подумаешь,
что кофе
полезло тонкой струйкой из
тебя,
но нет, не кофе тонкой струйкой
лезет,
а лезет настоящая земля.

Вот так спишь, ешь, пьешь,
воюешь с тенями,
дрессируешь вошь,
организуешь цунами
в кружке пива.
Ищешь своё,
желаешь вся.
А жизнь
тащится мимо,
пока ты выё
живаешься.

пусть судьба-фраерок ставит палки,
в колесо каждодневных хлопот.
я поклонник корейского панка
и под снегом ищу серый лёд.

ты сказала - я больше не нужен,
ты сказала, что лучше одной.
долгий путь через сотни подружек
к одиночеству кружки пивной

я прошёл не взирая на скорби,
мне теперь по колено моря!
зажимая блатные аккорды,
я пою. жаль что песня хуйня.

Он начинает сам с собою говорить,
На улице, в троллейбусе, в метро,
О том как этот город разлюбить,
И после этого не выпрыгнуть в окно.

На тротуарах телефоны Дам,
Под снег ложится вымерзшая грязь,
На крыше школы из горла Агдам,
И Млечный путь. Над городом смеясь,

Летит Архангел с медною трубой,
Галчат голубоглазых дикий смех,
А он все спорит в голос сам с собой,
И снег глотает, лежа у застрех.

Лети, мой конь спиралевидный,
На треугольного врага!
Ему лопатою на спину
Мы накидаем творога!
И к облакам кубообразным
Взлетит его мятежный дух.
И снова станет всё прекрасно,
И джаз лелеять будет слух!
Но мы не будем ржать ехидно.
Ведь чётко знает каждый пень:
Что есть наш мир спиралевидный
Прогресса высшая ступень!

Были бы полностью дни сочтены,
Был бы у самого края,
То не стоял бы у этой стены,
В кровь кулаки раздирая.

Заперты двери, холодные дни
В серой, безликой квартире.
Тянутся, тянутся вечно они
В этом резиновом мире.

Что находилось во чреве кита?
Шпроты, сардины, кусочек винта,
Горстка пиастров (флоринов на сто),
Ласты и паспорт на имя Кусто,
Тятя, и дети, и сети впридачу,
Чача (ну, как в океане без чачи!)
Краденый катер, пустой батискаф,
Кладоискатель, уставший, искав
Амфоры в длинных подводных траншеях,
Автор неизданный с камнем на шее,
Столик, скамейки, немного старух,
Томик Сенеки, кино Говорух...
И на окраине в самом хвосте
Маска Кусто на косматом кусте.
Славно и вольно во чреве жилось,
Жаль, что Ионы нигде не нашлось.

Когда закончится коньяк,
я выйду из дому, печален,
и дрогнут крылья за плечами,
но не расправятся никак.

И направляясь по кривой,
я закурю с привычным вздохом...
Да. До "К. Б." придётся пёхом.
А впрочем, чёрт с ним. Не впервой.